Текст поданий мовою оригіналу
С тонкими, почти аристократичными чертами, мраморной кожей и ярко-серыми глазами, она кажется каким-то отпрыском графского роду, впавшим в нищету после революции и вообще не принадлежащим нашей эпохе. Опрятно и даже изысканно причесана, одета хорошо, как это может быть в ее положении и возрасте.
Талантливая мастерица. Аккуратные чистые и удивительно красиво вышитые подушки, обрамляющие изголовье, она изготовила сама и тщательно за ними ухаживает. На тумбочке рядом, украшенной старомодной и очень красивой плетеной салфеткой ручной работы, накрахмаленной до блеска и плотной твердости, идеальный порядок. Расставлены по-своему оригинальные предметы и утварь, явно подобранные с хорошим вкусом. Зинаида Алексеевна уже около полутора лет в доме престарелых в Перемоге. Почему сюда попала – почти как большинство – старость, плохое здоровье и одиночество.
Ее рассказ записала @Ольга Кучмеева.
“Мне уже 90 лет, и я очень плохо себя чувствую. Все болит. У меня трясутся ноги, Паркинсона. Очень тяжелая болезнь и ничего не помогает. Видела по телевизору, говорят, лекарств от нее нет, Паркинсона почти не лечится. В Америке только операцию какую-то делают. Но это мне не по силам. Меня здесь не любят. Все обижают, одна даже ненавидит. Я ей заняла 100 гривен, она не отдала, я решила ничего не спрашивать. Но потом все же попросила вернуть долг, теперь она меня обижает, обзывает и вообще жизни не дает. Я ее просила – ты меня не трогай, а она, как увидит: «Я бы тебя вот как этой палкой.» Ну вот зачем так. Даже в туалет не могу нормально сходить. Я ей как игрушка. Есть такие люди, злобой живут. Негатив у них собирается – собирается, а потом как выскочит через такого человека. А мне как жить? А вообще, я никуда не хочу ходить, куда я пойду?
Я попала сюда, когда дочка умерла. У нее целый букет болезней был. Она родилась, и на самом поясе родимое пятнышко у нее было. Все время эти резинка на юбках. Врач предупреждал, ей было тогда 13 лет, что смотрите, мол, не раздражайте это пятнышко. А она еще на море ездила, и мы даже забыли про него. Потом уже, когда она заболела, поняли, от чего. Врач большими буквами написал красными чернилами: «Рак». Уже к тому времени рак всего. У нее и одну почку удалили, потом нога болела, рана такая, прямо яма. Ей было уже 54, она в 53 заболела. И так все быстро: одно, потом другое. А потом она умерла. Уже три года ее нет. У нее муж остался и две дочери, старшей 34, младшей 16. Я сама родом из России, из Московской области. Уехала оттуда в 14 лет учиться в профессионально-техническом училище на токаря. К нам приехал агитировать крановщик из Украины, нахваливал, и мы, вся молодежь почти, уехали. Провожали с духовым оркестром. Весь город.
43 года почти отработала токарем на судостроительном заводе в Николаеве. Работа была все время в ужасном холоде. Было много негатива. Хорошее плохо вспоминается. На танцы в молодости ходила. На танцах с мужем и познакомились. Мы жили в одном районе. Он тоже на заводе столяром работал. Мы долго встречались, он умел ухаживать, потом поженились. Свадьба была. У нас одна дочка родилась.
Но характер, конечно, у него очень тяжелый. Ехали как-то в автобусе, один мужчина сидел и пару раз на меня глянул, а я беременная была, уступил мне место, так потом было, говорит, я могу и убить тебя. Когда замуж выходила, он не был такой. Не жадный был. Но что сделаешь? Такая, видно, судьба. Надо было больше разбираться в людях. Да я вроде и разбиралась. Он молодой был, красивый, из хорошей семьи, пятеро детей у его матери было. Мы все вместе и жили. Родные ничего не знали. Мы при них не ругались. Проходу мне не давал, жить нельзя было с ним. Пил. Такой агрессивный был, как вот эта баба, что меня гнобит сейчас. До драки не доходило, не за что меня было бить. Он сначала был ничего, и плакал, чтобы помириться. Ревновал сильно, чтоб ни с кем не здоровалась. Мужчин много было вокруг, по работе, здороваются, улыбаются, а он: «Чего улыбаются?». Да я вскорости и ушла. Потому что терпеть унижения ни за что, ни про что, я не смогла. Лучше одной жить, чем вот с таким. Я от мужа то уехала из Николаева: сестры оказались в Ялте, у матери подружка была, ну и всех туда перетащила. Они там квартиру получили, потом и меня забрали. Теперь уже и сестры умерли, и племянница. Меня дочка спрашивала, почему мы от отца уехали, ей лет 7 было. Я ей говорю, подрастёшь, я тебя отвезу туда. И вот повезла, а ей было уже 11 лет. Я ей говорю, ты сама посмотришь, я не буду его ругать. Ну зачем ругать? Это ж отец ее. И вот она увидела, и пока не умерла, больше слова не спросила, сама убедилась во всем.
Потом я жила с одним мужчиной лет 12. У нас квартиры отдельной не было. Он водителем работал. Вместе праздники проводили, везде ездила с ним – в Киев, и в Москву, и в Ленинград. А потом он сильно заболел, поехал в Москву лечиться.
Зять мой отдельно живет, дом построили. На похороны дочери с их стороны никто не приехал.Мне плохо стало, я и упала возле двери, после похорон, в глазах потемнело, а он: «Надо Вам туда (в дом престарелых) быстрее». Так надо ж, говорю, заявления написать, врачей пройти.Я никогда не думала, что сюда попаду. Я могла бы дома еще пожить, у меня, правда, холодно было. Да я и сама могла бы, только чуть мне помочь. Но я одна осталась в однокомнатной квартире, маленькой. А потом упала, руку сломала, а врачи не поняли, есть ли у меня перелом или нет. И никуда на улицу не выйдешь, как раз карантин был. Зять помогал, продукты привозил, сама я с рукой не могла донести, на пятом этаже жила. Ну и я решила сама сюда идти, потому что не могла сама за собой ухаживать. Так у меня эта рука и болит. Еще здесь упала, опять на эту руку, ну что ты будешь делать”.
@ Ольга Кучмеева: “Зинаиде Алексеевне 89 лет. У нее нет Паркинсона, она страдает от других болезней, но рука у нее правда сломана. Чтобы как-то ее развеселить и подбодрить, я стала рассказывать ей про тех замечательных соседок, живущих совсем рядом, с которыми она вполне могла бы сдружиться. Я почти заставила ее подняться и пойти прогуляться к одной из них. Разговор не складывался, хотя внешне и даже внутренне они очень подходили друг другу и могли вполне попробовать завести приятельские отношения, так важные в их теперешней ситуации. Но это мои мечты, а вовсе не их. Ни у Зинаиды Алексеевны, ни ее милой соседки, Марфы Лаврентьевны, с не менее интересной и трагичной судьбой, у которой также рано из жизни ушла дочь, не было больше мечтаний. Они живут остатками прошлого в мире своих уже болезненных воспоминаний и фантазий, где правда смешана с вымыслом так, что реальность размывается и в этом размытом полузабытье они и живут. Как отчетливо видно в этих судьбах, что с собой ты забираешь только себя самого. И как остро именно здесь, в доме престарелых, ощущается, что рай или ад – это только то, что ты сам успел построить в своей душе за долгие годы жизни. Больно осознавать, что самое большее, что мы можем сделать для этих людей – это помочь им достойно существовать физически. Но ментально они живут в своем мире, где памперсы и шоколадки уже ничем не помогут. Каждый раз, когда я веду такие беседы с нашими бабушками и дедушками, мне ненадолго удается их вытащить из этого их забытья, глаза их загораются хорошим светом интереса к жизни и радости. Это самая большая награда для меня. Я счастлива. Но это все лишь момент, миг.
Как они живут в своем мире тревог, иногда злобы, обид, недоверия, нелюбви, сломленные пережитым горем, отчаянием своего положения и сожалениями от зря или не так прожитой жизни, знает один Бог. Ясно, что они мне нужны чуть ли не больше, чем я им. Мне жизненно необходимо подарить им эти памперсы, конфеты и миг реальной радости здесь и сейчас, чтобы однажды в свои 80 или 90 все же не быть умершей, еще физически живущей”.
